Лира
А вот с таким сценарием, пожалуй, не соглашусь... Выйти на борьбу - это прерогатива мужчины...
Отчасти я с Вами согласен, уважаемая Лира, но только лишь отчасти. Мне кажется, Вы до сих пор пребываете в плену некоторых устаревших представлений о подлинных реалиях "общественных отношений" и "государственного строя", о природе текущих "политических процессов" и о характере ведущейся борьбы. А они уже давно изменились самым радикальным образом.
В реальности давно уже не происходит масштабного противостояния армий и столкновения боевых частей (если они есть, то лишь как часть риэлити-шоу, как один из аспектов политической пропаганды и как некромантический ритуал). В таких столкновениях мужчины, в силу естественных биологических причин, всегда играли первенствующую роль.
Сегодня война ведется армейскими и полицейскими подразделениями, спецслужбами, симулякрами правительств, закрытыми орденскими структурами, СМИ, шоу-бизнесом, научными институтами, финансовыми учреждениями и т.д. - сообща против мирного гетеросексуального населения. Это тотальная война против всех. В ней нет четкого разделения фронта, и ее жертвами становятся все без разбора: и мужчины, и женщины, и старики, и дети.
Достаточно вспомнить недавние (и еще, видимо, не завершенные операции "Бермуды" и "Одлар Юрду"), чтобы убедиться в том, что дело обстоит именно так. Беззащитное гражданское население мочат из космоса лазерами (созданными в рамках программы "звездных войн" на миллиарды долларов изъятых у населения налогов, под предлогом, якобы, "защиты этого населения"), сдувают и смывают с лица земли искусственно вызванными ураганами, землетрясениями, наводнениями, вымаривают тщательно продуманными программами фискального геноцида, ядовитыми лекарствами и продуктами ГМО.
Может быть, даже убивать детей и престарелых - приоритетная цель строителей "нового мирового порядка", поскольку истребление "непроизводительных единиц" повышает эффективность экономики и ускоряет движение "по пути к коммунизму" (к планетарному концлагерю Освенцим). Вот, могу еще предложить ознакомиться с документом, датированным маем 1979 года "Silent Weapons for Quiet Wars", который раскрывает менталитет прорабов планетарной "перестройки".
https://www.bibliotecapleyades.net/soci … oper2a.htm
Так или иначе, война инф. тварями ведется сразу против всех, и защищаться всем тоже следует сообща - каждому в меру своих сил и возможностей. Тотальная война требует тотальной обороны. И первым необходимым шагом на пути организации такой обороны является массовое пробуждение спящих дрессированных големов к РЕАЛЬНОСТИ. Прежде всего, надо заставить големов вынуть голову из телевизора, провести их дезинтоксикацию от массовой пропаганды.
Несомненно, женщины тоже должны бороться с этим злом, но какой именно вклад в борьбу может внести женщина, не теряя при этом свой женской сущности? Полагаю, что данный вопрос пока не изучен и ответ не определен...
Надо будить людей, надо перекрывать поток лживой пропаганды СМИ и повсеместно разоблачать талмудическую ложь. Это надо делать везде, каждый день, на всех доступных форумах и площадках, в быту и на производстве, в очередях и на остановках, в троллейбусах и метро, на дискотеках и у пивных ларьков, в борделях и притонах, в шахматных клубах и парикмахерских, в гламурных театральных фойе и в залах консерватории. Везде. И у женщин в этом отношении даже больше возможностей, чем у мужчин - у них, как правило, значительно более широкий круг общения и к ним, в целом, гендеры относятся терпимее и безалабернее, что ли.
Очень важна позиция молодых и привлекательных женщин и вообще всех тех женщин, которые могут воздействовать на либидо опущенных совочков и потому способны привлечь их внимание к проблеме, выходящей за пределы их интеллектуального горизонта. Женщины остаются колоссальным вдохновляющим и мобилизующим фактором - их силы и возможности в области пропаганды Истины нельзя недооценивать.
Образ пламенной революционерки, в которую можно превратиться ненароком, ничего, кроме отвращения, не вызывает...
Зато очень привлекательным является образ пламенной контрреволюционерки. И одним таким художественно нарисованным образом мне хотелось бы с Вами поделиться, уважаемая Лира. Позвольте привести обширный фрагмент из гениального романа Ивана Владимировича Дроздова "Оккупация". Такие жизненные, совсем не идеальные образы, как очаровательная героиня этого романа Панна, остаются в памяти навсегда.
Пусть даже высокая, бескорыстная любовь к истине и справедливости не была единственным мотивом борьбы Панны (она вообще встречается в женщинах исключительно редко), и в описанном эпизоде присутствовал ее личный интерес к герою романа, от этого сыгранная ею благородная роль нисколько не теряет ни привлекательности, ни поучительности для нас.
Да и, полагаю, никем из нас не движут только лишь абстрактные идеальные мотивы - мы все укоренены в реальности и вынуждены вести оборонительную борьбу за собственную жизнь. Здравый смысл подсказывает, что борьбу эту вести следует всем вместе, сообща. Сегодня каждый должен принимать в ней участие. Талмудический ультрафашизм является смертельной угрозой для всех.
***
Глава шестая
Счастье редко бывает безоблачным, а если и случается таковым, то чаще всего ненадолго. Конец моей беспечной жизни в газете «Сталинский сокол» возвестил Фридман. Он как-то забежал в отдел, подсел к моему столу и этак тихо, будто речь шла о пустяке, сказал:
– Чумак будет выступать на партийном собрании.
Я сделал большие глаза, очевидно они выражали: «Ну, и что? А я тут при чем?» Но Фридман на меня не взглянул и, следовательно, моего удивления не заметил. Спокойно продолжал:
– Изучает твои очерки.
А это уже меня касалось. Я к тому времени опубликовал три или четыре очерка, о каждом из них на летучках высказывалось хорошее мнение, но полковник Чумак, как я уже знал, ни о ком ничего хорошего не говорит. Он всегда критикует. И двух журналистов и писателя Недугова заклеймил страшным ярлыком: «У них мало Сталина». Это был удар ниже пояса; от такого обвинения никто не мог защитить, и оно касалось не только обвиняемого, но и заведующего отделом, по которому проходил материал, и ответственного секретаря, подписавшего его к печати, и заместителя главного редактора, дежурившего по номеру, и самого главного, который в ответе за все происходящее в газете. Чумак заведовал отделом партийной жизни и был как бы негласным комиссаром редакции. Его боялись.
Я взял подшивку и просмотрел все свои материалы: Сталина в них и вообще не было. Холодок зашевелился у меня под кителем, мне сделалось не по себе. Я вспомнил кожаное пальто генерала Кузнецова, сиротливо висевшее в академии на вешалке. Ползли слухи о том, что расстреляли Вознесенского. Академик! Председатель Госплана СССР, а его – расстреляли. Служил я во Львове, затем в Вологде – там об арестах почти не слышал, а здесь, в столице…
Хотелось пойти к Фридману, спросить: «Ну и что, что нет у меня Сталина? А зачем же без повода трепать его имя?…» Но, конечно же, не пошел. Хотел заговорить с Кудрявцевым об этом, с Деревниным… – тоже не стал. Но Деревнин слышал наш разговор с Фридманом, сказал:
– Чумак опасный человек. Ему на зуб лучше не попадать.
Я беспечно заметил:
– Вроде бы я ничего плохого ему не делал.
– А это неважно. Есть люди, которые испытывают удовольствие от страданий жертвы. Он ведь знал, что у Недугова больное сердце, – знал и ударил. Под самый дых. И тогда, когда тот, бедный, и без того едва держался на ногах. Он только что написал свой очередной рассказ, истратил весь запас энергии, набирался сил, а он его в нокаут; возвестил на летучке: «Мало Сталина». Да у него и совсем нет товарища Сталина, – видно, по сюжету не было нужды упоминать имя великого вождя, но Чумаку без разницы: мало и все тут! Ну, Недугов и совсем разболелся, в госпиталь попал. Два месяца лежал. После того вот уже полгода прошло, а он за рассказ не берется.
– А он редко пишет рассказы?
– Четыре рассказа в год выдает. Такой уговор был с редактором. Пробовали других писателей, да они авиации не знают, не получается у них, а этот вроде бы механиком где-то служил. Он рассказы не пишет, а составляет по всем правилам русского языка и литературной теории: интрига, сюжет и т. д. Потому и долго пишет: два-три месяца на рассказ у него уходит. А поскольку он хворый, то силы-то его и покидают. Он после каждого рассказа лежит долго, отходит, значит.
Мне захотелось прочесть рассказ Недугова, но голова не тем была занята. Страшные слова «Мало Сталина» сверлили мозг, заслонили весь свет. Только что я был весел, бойко отделывал очередную статью, собирался зайти в отдел информации за Панной и пойти с ней в ресторан обедать, как мы продолжали ходить каждый день, а тут на те… Чумак роет носом, очерки изучает.
К Панне я зашел, и мы с ней отправились в ресторан «Динамо». Как только вышли из редакции, сказал ей о Чумаке. Она махнула рукой:
– А ты, как только он тебя обвинит, выходи на трибуну и благодари его. Скажи, что это мое серьезное упущение, и я, сколько буду работать в журналистике, никогда не забуду об этом и уж больше не совершу такой серьезной ошибки.
Она рассмеялась и добавила:
– Мой муж работал с ним в журнале «Коммунист». Так Чумак и там все кидал такой упрек: «Мало Сталина». Здесь он тоже… Человек уж так устроен.
И еще сказала:
– Маленький он, ниже меня ростом, и делать ничего не умеет. Они, такие-то, все себя чем-нибудь да утверждают. Чумак и схватился за это, пугает всех.
Панна взяла меня за рукав, потрепала:
– Да ты не трусь. Не было еще того, чтобы по такому обвинению замели кого-нибудь. Не было!
– Спасибо, Панна. Ты камень свалила с плеч. Я-то уж сухари сушить собрался.
Потом уже за столом в ресторане признался ей:
– Вот штука какая! На войне снаряды рядом рвались, пули жужжали, а такого беспокойства, как здесь, не испытывал. От какой-то пустячной заметки, если что не так, вся душа изболится, места себе не находишь… А?… Как это понять и объяснить?
– А так и понимай: совестливый ты больно. И гордый. Во всем первым хочешь быть, а это зря. Живи как живется, люби вот, как Турушин, хороший бифштекс, ходи на стадион, на футбол, заведи любовницу…
– Разве что? Так я и жить буду.
(Специально включил и этот диалог, - не ради "нравоучения", разумеется, а для того, чтобы не создать у читателей неверного представления обо всем эпизоде. Слова из песни не выкинешь. - админ.)
Удивительно хорошо мне было с этой женщиной. Вот сказала несколько слов, а я снова свет увидел. И думать забыл о Чумаке. И в будущей своей жизни не раз мне придет в голову мысль о пагубе страха. Стоит его запустить в сердце, как тебя всего изъест, жизни лишит. А поразмыслишь на трезвую голову – дело-то выеденного яйца не стоит. Очень это важно – стоять на страже и не пускать в душу страх.
На следующий день я позвонил Панне и сказал, что иду обедать и что если она хочет, подожду ее у выхода из редакции. Мы встретились и не спеша пошли в ресторан. В природе догорал первый осенний день, листва на деревьях приобрела золотистый цвет, местами отрывалась и лениво падала, устилая землю солнечными пятнами. Мы шли и думали каждый о своем. Я перебирал в уме способы мщения Чумаку – за Недугова, за тех ребят-журналистов, которым он попортил много крови. И, повернувшись к Панне, проговорил:
– Как бы угомонить этого мерзавца?
– Ты о ком – о Чумаке?
Она, кажется, впервые назвала меня на ты. И продолжала:
– А я придумала, как это сделать. Выступлю на собрании и выскажу все, что о нем думаю.
– Ни в коем случае! – испугался я. – Не надо этого делать!
– Да почему? Сколько же можно его терпеть? У меня козыри есть: расскажу, как он травил тем же способом журналистов в «Коммунисте». И скажу, что если не прекратит шантажировать людей, напишу письмо Сталину. Иосиф Виссарионович знает моего мужа, и он мне поверит.
– И все-таки не советую этого делать. Боюсь за вас.
– Опять боюсь, опять страх! Ну, и мужик ныне пошел! Вы как с войны вернулись, так и в трусишек превратились. Видно, страху там натерпелись. Я на войне не была, а вот теперь начну воевать.
Собрание состоялось в тот же день вечером. Чумак выступил с длинной речью и много говорил о моих очерках. Он находил, что писать я умею, но стиль мой несерьезный, «такой легкий фривольный стиль…» Почему-то так и сказал: «фривольный». И прибавил: «Эти два притопа, три прихлопа не годятся для центральной газеты». А вот ярлык «Мало Сталина» Чумак припас для другого журналиста – специального корреспондента, недавно окончившего политическую академию, майора Камбулова. Чумак, «разгромив» меня, сделал паузу, набрался духу и пальнул своим главным снарядом:
– А вот у Камбулова мало Сталина! – и он поднял высоко над головой газету, очевидно с очерком Камбулова, и долго тряс ею, угрожающе оглядывая нас светло-голубыми водянистыми глазами. И потом с видом Наполеона, одержавшего очередную победу, сошел с трибуны.
Не успел Чумак вернуться на место, как с первого ряда поднялась Панна и, не спрашивая разрешения председателя, направилась к трибуне. Шла, не торопясь, приподняв свою круглую, хорошо прибранную головку. И так же неспешно обвела взглядом своих прекрасных глаз сидящих товарищей. И сказала так:
– Я беспартийная, и поднимаюсь на эту трибуну первый раз, и хочу сказать несколько слов в защиту тех, кому так жестоко наносится душевная травма. Мне мой муж рассказывал, что, когда он работал в «Коммунисте», у них был сотрудник, который ничего не умел делать, но зато одной только короткой фразой мог больно ранить журналиста. Он для своих ужасных спекуляций использовал имя святого, всеми любимого человека. Ну, сотрудникам надоело терпеть от него обиды, и они обратились к редактору с просьбой освободить их от этого тирана. Редактор его уволил, но он попал в еще больший редакционный коллектив и с прежней яростью продолжает терроризировать товарищей. К сожалению, из мужчин еще не нашлось смельчака, который бы поставил его на место. Но я заявляю, что если этот зловредный человек, который еще имеет обыкновение других называть «гавриками», не утихомирится, я приму к нему решительные меры.
И сошла с трибуны. Собрание словно онемело. Как деревянный, сидел и председатель. Потом раздались смешки, зал оживился и кто-то даже захлопал в ладоши. Все знали, кто недавно сотрудников отдела боевой подготовки назвал «гавриками», и знали также, что Чумак пришел в «Сталинский сокол» из «Коммуниста» и что с ним «произошла какая-то история».
К Чумаку потом никто не возвращался, а забегая вперед, скажу: его как бабка заговорила – он после этого уж никому не вешал страшного ярлыка. И вес его в редакции упал до нуля – его уж никто не принимал всерьез. Да, кажется, и на собраниях он больше не выступал.
Панну и без того уважали в редакции, но после этого эпизода ею восхищались. Я же, очутившись с ней наедине по пути в ресторан, прижал к себе ее головку и крепко поцеловал в щеку. Она покраснела, глаза ее сияли, из чего я понял, что мой поцелуй ее не обидел.
Я теперь не только восхищался ее внешностью, но и глубоко уважал за ум, благородство и смелость.
Как-то я сказал ей:
– Я, кажется, полюбил тебя, Панна. Что же делать мне со своей любовью?
– Она ответила просто и – загадочно:
– Это счастье, если к человеку приходит любовь.
Некоторое время мы шли молча. Потом, сияя своими грустными глазами и ослепительно улыбаясь, добавила:
– Мне твоя любовь не мешает.
А через минуту еще сказала тихо и сердечно:
– Совсем даже не мешает.
***
