В известных текстах Леонтьева такого слова мы не увидим. И вообще оно какое-то странное и не русское это слово, да. Поразмыслив над его этимологией, мы увидим здесь греческие корни и так догадаемся, что это такое: «эпта» – «семь», «стилос» – «столб», «основа». Столп, столб, не знаешь еще, как и писать сразу, семистолбие, семистолпники. Итак, в опубликованных текстах нет, есть в одном из писем: одному из будущих ближайших учеников, а тогда только-только новому эпистолярному знакомому Осипу Ивановичу Фуделю Леонтьев начинает рассказывать о своем учении, говорит, что он полушутя придумал такое слово «эптастилизм», даже пишет перевод – «семистолбие». Начинает перечислять какие-то пункты, потом бросает и говорит: «впрочем, вы можете в Москве узнать у таких-то». Начал табличку рисовать, да бросил, скучно стало, вот у них узнаете. Это единственный источник был известный леонтьевский.
Второй источник – из мемуарной прозы, тоже один из учеников Леонтьева, Григорий Замараев в своем мемуарном очерке, счастливо переизданном в знаменитом двухтомнике, который, если я не ошибаюсь, открывал здешнюю серию «Русский путь», двухтомник 1995 года, «Леонтьев: Pro et contra», там этот очерк есть, вот Замараев там пишет: «Нас, кружок учеников, Леонтьев называл «анатолистами», «восточниками», или «гептастилистами», желая показать…» И вот пол-абзаца про это, и всё, тоже без пояснений осталось, не откомментировано никак. А как это откомментировать, когда материалов нет.
И вот меня лет десять мучила эта загадка. Ну, еще анатолисты – на худой конец понятно. Ну да, мы знаем у Леонтьева: восточный союз, восточная культура. Знаем всё, что стоит за идеей Царьграда для него и для ряда его выдающихся современников, как Достоевский или Николай Яковлевич Данилевский и т.д. Тут немножко понятно. Но что за гептастилисты? Ну невозможно же спасть спокойно, пока не поймешь, что это! А ничего нет, никаких подсказок. Начинаешь приблизительно думать: надо перечитать всего Леонтьева, надо найти хоть что-то похожее, что это за идея столпов? Ну, столпы – это наверно столпы это, наверно, дом, храм, какие-то архитектурные идеи. Но почему семь? Понятно почему: «Премудрость созда себе дом», – вероятно, – «утверди столпов семь»? Да, немножко начинаешь понимать. Но к чему бы это, что такое? Леонтьев предтеча софиологии? Или что здесь такое?
Подсказку первую послал он в письме к Тертию Ивановичу Филлипову, поэтому хорошо, что эти книги параллельно шли и так вот на свет Божий появились вместе. В одном из писем к Филиппову, не датированном, начало письма не сохранилось, я датирую 1885-м годом, концом 1885-го, после смерти Данилевского как раз, Леонтьев, как о чем-то известном и прежде уже обсуждавшемся говорит, что его мечта оторваться от текущей газетной работы и закончить книгу «реальных пророчеств» о России, которую он хочет назвать строкой Священного Писания, тоже известно какой – да, он её и называет «Премудрость созда себе дом и утверди столпов семь». Но ему все некогда заняться этой книгой. Дальше мы узнаем, что на писание этой книги его благословил его старец и духовник Амвросий Оптинский, что он эту книгу обсуждает с друзьями, что он думает о ней, но вот не пишет ничего. Потом попадается еще один источник, уже опубликованный, но на него меньше обращали внимание, поскольку он не переиздавался с 1905 года, это письмо Леонтьева тоже одному ученику его, Якову Андреевичу Денисову, который стал потом стал известным стиховедом, был профессором в Харьковском университете. Там он так говорит: всё никак мне не закончить статью о Данилевском, да и семь столпов – вот подойду поближе, начну и боюсь. Леонтьев-то, который не страдал «умственной», робостью чего же тут боится?! В письмах к Филиппову он говорит, что боится несвоевременности. Вот они часто обсуждали: какая-то тема разговор какой-то политический, философский, он благовременный или неблаговременный. И Леонтьев говорит, вот пока не благовременный, «я могу эти свои мысли изложить в записке, которую через вас передам Государю». Т.е. он не решался это печати предавать.
Вот всё что было. Но что же на этом можно построить? Только гадать с потолка, подыскивать и по текстам реконструировать какие семь столпов? Да просто же беда! А книжку написать хочется, потому что хочется ответить на вопрос себе-то: что же это, в чем же эта загадка? Ведь мы понимаем, что кружок, который вокруг Леонтьева сформировался в 1880-е годы, вот там было 10-15 человек, но это единственные его ученики, и, может быть, из него не все сумели реализоваться, они очень разные, – что их объединяло? Разного происхождения люди, разного уровня образования, разных судеб потом. Что же это за загадка?
И долго бы я билась в эту стену и ничего бы не нафантазировала, а книжку уже писать начала… Думаю, да ладно, я честно скажу, что я не знаю, что это за семь столпов, я хотя бы расскажу о кружке. Я стала разыскивать что-то о каждом из этих учеников, мне очень хотелось, чтобы их было двенадцать, конечно, а Леонтьев бы возглавлял. Но, думаю, в двенадцати всегда найдется такой, которого потом понадобиться на Матфия заменять. Нет, не хорошо, да и вообще нехорошо передергивать. Ну что я буду эту подтасовку-то – двенадцать и семь?… Да пусть будет как будет. Начала потихонечку новые архивные разыскания, начала писать биографии этих учеников, ну а там дальше выяснится.
И вот произошло чудо. Зная об этих моих страданиях, о том, что я вот такую книгу начала, мой замечательный друг и благодетель и благодетель многих занимающийся Леонтьевым, Григорий Борисович Кремнев, московский архивист, мыслитель, поэт… Как поэт и блогер он известен под псевдонимом «Григорий Николаев». Ну, его зовут Григорий Борисович, а Григорий Николаев там другое, вот кто его статьи, работы знает, тот знает, почему такой псевдоним, я раскрывать не буду, может, это в намерение автора не входило. Ну просто я это для того говорю, чтоб вы идентифицировали двух персонажей. В указателе имен я его псевдоним тоже, увы, раскрыла без спроса, чтобы эти два образа совпали.
Григорий Борисович, который еще давно, лет десять назад осчастливил меня словами «ныне отпущаеши»… Он входит в нашу редколлегию, он помогает нашему Собранию, но в какой-то момент он сказал, что он уже не будет заниматься Леонтьевым. Но наверно многие из вас помнят книгу 1996 года «Восток – Россия – славянство», замечательный том, которым многие пользуются до сих пор. Он сказал, как Леонтьев Розанову, такое счастье у меня было – «ныне отпущаеши», вот я вам передаю. И он наш с Владимиром Алексеевичем Котельниковым самый большой помощник и друг, и мой личный друг тоже.
Вот, возвращаясь к началу длиной фразы. Зная об этих моих страданиях и терзаниях, Григорий Борисович, видно, думал и молился, как же делу помочь. И вот летом 2010-го года, когда работа была в тупике, жарким летом (помните, там было 37 градусов жары), сидя на даче, я получила письмо. «В одном из московских архивов, Ольга Леонидовна, есть неизвестные тексты Леонтьева, но я Вам пока не скажу, в каком архиве и в каком фонде, я должен сам всё проверить». – «Григорий Борисович, это не шутка, не первое апреля, Вы не перегрелись? Какие неизвестные тексты Леонтьев? Да мы уже все русские архивы знаем и даже частично зарубежные». – «Нет, я пока не скажу, архив скоро закрывается, через две недели, но я успею всё проверить и потом расскажу Вам». – «Но откуда же Вы узнали?» – «Надо пользоваться умело Интернетом», – написал Григорий Борисович.
В течение этих двух недель я получила подтверждение, получала в качестве заманки несколько абзацев, которые были, безусловно, леонтьевской прозы, но я знала, что Григорий Борисович и сам мастер слова устного и письменного, не мог ли он меня разыгрывать, подразнить просто? Дело в том, что в этих текстах звучало слово «гептастилизм», только немножко в другой орфографии. Леонтьев не выбрал, видимо, устойчивый вариант, он писал «гептастилизм», «эптастилизм», или вот есть разовые употребления – «семистолбие». Ну не может же так быть, ну откуда вдруг летом 2010 года взялись неизданные тексты?
Долго мучил меня мой друг Григорий Борисович, пока, наконец, архив не закрылся. Можете себе представить, как тяжело было дожить до сентября, до открытия архивов. Архив оказался хорошо мне известным Архивом древних актов, в котором я уже бывала тоже по леонтьевским делам и леонтьевские архивы, рукописи там видела. Что же это за история загадочная? В Интернете просто, оказалось, был выложен новый том путеводителя по архиву, в котором наш друг и нашел упоминание о неизвестных, не атрибутированных рукописях Леонтьева. Действительно, всё сам проверил, убедился, что это он, что это не подделка, что это рука нашего героя и так далее. Но дальше, как ни призывала я к работе в соавторстве, к публикации какой-то совместной текстов, ничего не получилось. Григорий Борисович сказал, что он дарит это открытие вот для этой книги и поэтому здесь его имя появляется неоднократно со всеми необходимыми благодарностями, с рассказом об этой чудесной, я считаю, истории, потому что это безусловно не только его дружеский благороднейший христианский жест, но это, я считаю, что и безусловно участие самого отца Климента, Леонтьева. Такой нам подарок. И поэтому я так долго и пространно об этом дружеском даре вам рассказываю, потому что это очень редко. Правда? Вот Леонтьев считал, что мы, русские люди, к сожалению, дружить-то умеем плохо и помогать друг другу. Мы разобщенные, ревнивые, завистливые, не любвеобильные, скажем так, и не умеем, как Катков говорил, одну мысль «пять минут в голове продержать». И поэтому такие дары – они в нашей жизни редко случаются. Поэтому я так подробно рассказываю об этом. И еще знаю, что Григорий Борисович сам человек скромнейший, и он никогда и нигде об этом не расскажет, так вот лучше пусть я вам о нем расскажу, и для вас он станет таким живым запоминающимся человеком.
А теперь об этих текстах, что ж там такое было? Когда я увидела эти десять, всего лишь десять архивных единиц, мне показалось, что они, наверно, из какого-то горящего амбара выхвачены. Вот, знаете, дом горел и кто-то хватал-хватал, что получилось. Поэтому что эти тексты, рукописи, в основном, без начала и конца, часто они разорваны пополам. Вот у кого книжка есть в руках на вклейке первой могут найти, там лист разорванный и всё. Что ж такое? Либо автор просто в корзину кинул, а кто-то подобрал, либо буря революции пронеслась, трудно сейчас сказать. Что это за архив, где это сохранилось? Это фонд Толстых и Кристи в Архиве древних актов. Толстые – это ветвь потомков Владимира Толстого, это брат обер-прокурора Александра Петровича Толстого. Толстые в родстве с Орловыми-Денисовыми, Трубецкими, вот такие ветви. И с ними породнился старший брат одного из любимейших и ближайших учеников Леонтьева. Вот у Леонтьева был любимец такой, Ванечка Кристи, Иван Иванович Кристи, о нем здесь есть подробная глава. Старший его брат Григорий был московским гражданским губернатором, близким человеком к Великому князю Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне. Ну и вот он через жену в родстве с этими родами Толстого, Орловых-Денисовых, и прочее. И архив сам не столь интересен, там, в основном, дела по имению, какие-то семейные документы. И вот последние единички этого архива – это неизвестные рукописи Леонтьева. Я думаю, что они попали просто почти что из корзины, действительно. Т.е., может быть, Леонтьев какие-то черновики подарил, а что-то, может быть, отверг и ученик взял, а что-то подарил и для работы. Потому как среди этого вороха рукописей без начла и конца…А там нашлись и варианты и фрагменты черновых редакций к очень известным текстам Леонтьев. Вот я в музее Достоевского делала доклад в ноябре (у нас здесь генералитет, начальство всё музея Достоевского присутствует), был там у меня доклад о неизвестном финале одной из величайших статей Леонтьева «О всемирной любви», вот это тоже из этой находки архива древних актов.
Но что самое-то счастливое, промыслительное для книги – там нашлись конспекты о гептастилизме! На одной из рукописей мы видим даже надписание, кому дарится – Денисову и Кристи. Вот я упоминала имя Григория Замараева, он в одном из писем, а он как раз был одним из преданных гептастилистов, как выяснилось, потому что письма-то были найдены. Он подписывается: «гепстастилист Замараев». Так вот этот «гепстастилист Замараев» однажды пишет примерно так: «Константин Николаевич, Вы не могли бы мне подарить конспект какой-нибудь. Я когда Вас слушаю я всё понимаю, но приходя домой я чувствую, что уже многое забыл и как бы не укладывается у меня в цельную картину, нужен бы конспект». И, видимо, не с ним одним так было, и Леонтьев для своих незадачливых учеников эти конспекты делал.
