Кто вы, доктор Линдер?
Что такое реанимация, он узнал раньше, чем ощутил вкус молока матери, потому что родился мертвым. Оживлен был в барокамере стараниями врачей. Позже, уже став врачом, написал и защитил диссертацию, тема которой связана с применением иглоукалывания в анестезиологии и реанимации.
Ленинский завет «учиться, учиться и еще раз учиться», ставший для многих поколений советских граждан своего рода фетишизированным заклинанием и потому далеко не всеми воспринятый как руководство к действию, Иосиф Борисович Линдер принял на веру безоговорочно и всю жизнь неотступно ему следовал и следует. В результате на сегодняшний день, в тридцать восемь лет, он — доктор медицины, член-корреспондент Академии экономических наук и предпринимательской деятельности, действительный член Нью-Йоркской академии наук, профессор, декан факультета безопасности Академии международного делового сотрудничества, доктор юриспруденции, президент Международной контртеррористической тренинговой ассоциации (МКТА), консультант по безопасности Государственной Думы и МВД России, обладатель высокого 8-го дана по джиу-джитсу и кобудо... И этим его активы не ограничиваются, но перечислять их все я не могу ввиду ограниченности отпущенной мне печатной площади.
Причем каждый из этих активов подтвержден не только документально, но и фактической квалификацией их обладателя. То есть никакой липы. А вот в фамилии нечто липовое присутствует, но об этом я прошу рассказать самого Иосифа Борисовича.

— По роду своей деятельности я довольно часто бываю за границей, и особенно в Европе. Благодаря этому обстоятельству и завидно бережному отношению европейцев, в частности немцев и австрийцев, к свидетельствам истории не только государственного масштаба, мне по церковным книгам и различным другим архивным документам удалось проследить свою родословную вплоть до XIII века. И что интересно: уже тогда среди моих пращуров были и медики, например, Буркардус Линдер, о котором сохранились данные от 1276 года как о студенте в Менге; и юристы — Конрад Линдер, председательствовавший в суде в Пфуллингене в 1280 году; и воины — другой Конрад Линдер, военачальник в Позене (1281 г.). Этим профессиям мои предки оставались верны и в более поздние времена: Вайгтмайер Линдер — военачальник в Майнце (1371 г.); Гиззеле фон Линдер — студент-медик в Ольденбурге (1491 г.); Йоганн Линдер — председатель суда в Ольденбурге (1528 г.); Самуэль Линдер — военачальник в Ройтлингине (1568 г.); капитан Иоган Линдер командир отряда в 400 человек в 1629 году; лейтенант Михаэль Линдер — комендант города в 1631 году, командир отряда вольфшанце, специального егерского подразделения. Сама фамилия Linder означает «живущий возле липового дерева». И не случайно во всех гербах моих предков присутствуют либо листья липы, либо само дерево. Сегодня потомков того, кто первым поселился возле липы, можно найти и в Германии, и в Швейцарии, и в Австрии, и в Швеции, словом, почти по всей Европе вплоть до Великобритании...
— А когда представители клана Линдеров появились в России?
— Первопроходцем российских просторов стал мой дед, прибывший сюда из Варшавы незадолго до начала первой мировой войны, во время которой воевал уже на стороне России, присягнув царю и Отечеству. И судя по тому, что был награжден двумя Георгиями — солдатским и офицерским, присяге был верен.
— Так, предкам мы должное отдали. Теперь давайте поговорим непосредственно о вас. Ознакомившись с сонмищем ваших титулов и достижений, я невольно подумал об их истоках. Может, у нас есть спецшколы, где из вундеркиндов делают суперменов?
— Я не был вундеркиндом. И не стал суперменом. Правда, школа, в которой я учился, несколько отличалась от обычных. Это была бывшая гимназия, чудом сохранившая некоторые традиции классической системы образования. Нам, к примеру, преподавали музыкальную грамоту, хореографию, бальные танцы, правила этикета. Хотя совковый маразм не миновал и наших пенатов: полосовали ножницами джинсы, за подтяжки вызывали в райком, а со временем и от «необязательных» для советской молодежи дисциплин избавились. И школа стала среднестатистической, среднеобразовательной, что и подтверждено было аттестатом о среднем образовании.
— Кстати, о документальных свидетельствах просвещенности. Правда ли, что у вас десять дипломов о высшем образовании?
— Смотря как считать, а то и сорок наберется. Диплом — за мединститут, «корочки» — за ординатуру, еще две — за факультет усовершенствования врачей при тогдашнем IV управлении Минздрава, плюс — за Академию общественных наук, множество спортивных дипломов, подтверждающих квалификацию в области боевых искусств, которые ежегодно приходится подтверждать. Кроме того, я учился и за рубежом, в Германии, в США, в специальных военных заведениях, где тоже получал документы об их окончании.

— Вы учились и в Штатах?
— Да, там есть спецструктуры, где готовят будущих руководителей правоохранительных органов. Пройдя в одном из центров курс обучения, я получил дипломы, в которых записано: эксперт по специальной тактической и огневой подготовке. Хочу заметить, что дипломы у нас и у них, как говорят в Одессе, две большие разницы. У нас без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. На Западе документ не главное. Там и с дипломом будешь не у дел, если не докажешь соответствие своей практической квалификации полученному векселю. А если у тебя есть имидж, авторитет специалиста, многократно подтвержденный делом, бумажку вообще могут не спросить. В Штатах, например, офицера, не имеющего академического образования, но обладающего опытом боевых действий, могут пригласить в академию читать курс тактики. Стратегии — нет, но тактики — вполне.
И еще: там дипломы нужно периодически подтверждать. И только при достижении определенного, довольно высокого уровня квалификации ты получаешь бессрочный сертификат и право работать по своим личным методикам. У меня три бессрочных сертификата.
— Что сегодня является предметом вашего внимания и средоточия сил?
— Скажем так: концепция безопасности и обучения сотрудников специальных служб и военных организаций, их оперативно-боевая подготовка, профессиональная идеология спецподготовки.
— М-да! Что называется, простенько и со вкусом. Вот если бы еще и понятно было. Вообще-то, это свойственно всем профессионалам — говорить о понятном для них так, как будто это и для остальных само собой разумеется.
— Так ведь то, чем я занимаюсь, и рассчитано не на всех. И в данном случае в подробности вдаваться не стоит. Кого интересуют детали, да еще в прикладном аспекте, тех милости прошу на занятия, на определенных условиях, конечно.
— И каковы условия?
— Первое — это отсутствие у претендентов на учебу конфликтов с законом.
— А у вас есть возможность проверить новичка по части его законопослушания?
— Да, есть. Второе — платежеспособность.
— И почем нынче такое удовольствие?
— Не дороже жизни и здоровья. А если кроме шуток, то оплата дифференцированная. Для государственных служб существуют льготы, а ряд мест выделяется бесплатно. Для государственных органов это обязательно в любой стране.
— Кто работает в контртеррористических подразделениях?
— Разумеется, в этих структурах преобладают мужчины, особенно в оперативных подразделениях, но есть и женщины. Их готовят для тех же целей, для которых используются женщины-террористки: агентурное внедрение, разработка операции, прикрытие и прочее.
— Позвольте, я уточню свой вопрос: какие люди идут в контртеррористы? Что ими движет при выборе профессии: чувство долга, материальные соображения или жажда романтики и риска, некий авантюризм?
— Маловероятно, чтобы определяющее значение в выборе такой профессии имел материальный стимул, тем более что, как ни странно, далеко не во всех подобных структурах финансирование и зарплата находятся на должном уровне, особенно у нас в России. А потом, за какую сумму человек согласится получить дырку в голове?
— Но ведь каждый идущий на риск надеется, что именно с ним ничего не случится.
— А вот это и есть авантюризм. И поначалу именно он чаще всего движет приверженцами этого дела. С ростом профессионального мастерства надежда на везение заменяется уверенностью в своих силах и возможностях. А вообще, контртеррорист — это симбиоз романтика, авантюриста, сорвиголовы, человека в футляре, супермена, разумного труса, аналитика, человека с тонкой интуицией, дисциплинированного и упорного исполнителя, артиста... Кстати, если театральный актер плохо сыграет свою роль, его освищут или в худшем случае закидают гнилыми помидорами, причем, учитывая доброжелательность и культурный уровень нашей публики, о такой реакции можно говорить лишь теоретически. А когда сотрудник спецслужбы, так сказать, даст петуха, это может стать его лебединой песней. Также и неумение анализировать обстановку, недисциплинированность, неподготовленность в плане самозащиты и прочие «достоинства» с частицей «не» для него — более чем реальные предпосылки к летальному исходу. Поэтому на второгодников, двоечников и даже троечников мы подаем их руководству соответствующие характеристики, пока они еще живы. Впрочем, это случается не часто, поскольку отбор происходит еще на предварительном этапе.
— И каковы принципы отбора?
— Во-первых, мы не берем людей с улицы и «чайников», у которых кроме «хочу» за душой ничего нет. Да и «хочу» испаряется после первой же тренировки. К нам попадают наиболее подготовленные и ответственные сотрудники спецподразделений. Ответственные не в смысле высокопоставленные, а умеющие брать на себя ответственность за свои решения и действия. Во-вторых, определяющим является физическое и душевное здоровье, психологический и интеллектуальный потенциал. Можно офицеру с боевым опытом дать знания в области специальной тактики, развить его интеллектуально и культурно. Можно сделать контртеррориста из спортсмена. Можно и интеллектуалу мышцы накачать, вооружить его специальной подготовкой. Исходный материал, прошу прощения за такое выражение, может быть разным, итог должен стать универсальным.
— Ну а если человек уже изрядно у вас позанимался, получил достаточную подготовку, чтобы представлять собой опасность в среде непрофессионалов, но исчерпал свои возможности для дальнейшего совершенствования, то есть достиг личного потолка, как быть с ним? Ведь, оказавшись на улице, он может предложить свои услуги не только тем, для кого закон неоспоримое табу.
— Прежде всего надо сделать все, чтобы такой специалист не оказался на улице. На Западе любой человек, получивший спецподготовку, будь то стрелок, подводный пловец, мастер воздушного пилотажа или каких угодно единоборств, состоит на учете в соответствующих органах. И в плане трудоустройства у него редко возникают проблемы. А у нас до таких людей зачастую никому нет дела. Когда на голову какого-нибудь правоохранительного органа обрушивается очередное указание о сокращении штатов, за воротами, как правило, оказываются не столоначальники, а специалисты.
У нас в ассоциации к людям, которые уже стали «нашими», подход совершенно иной: если наш специалист не сдает текущий тест, он переводится в группу резерва. Если он и во второй, и в третий раз не проходит тестирование, то в рамках системы переориентируется на другую работу.
— Помните пушкинское «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь»? А чему и как учат в МКТА?
— Мы учим выполнять поставленные задачи и при этом выживать. В частности, одним из направлений нашей работы в области обеспечения личной безопасности является подготовка охраны и охраняемых лиц. Есть и другие направления, например, социальная и экономическая безопасность, выживание человека в экстремальных ситуациях. Для государственных спецструктур — своя программа.

Что же касается качества обучения, то мы учим не как-нибудь, а как надо. При этом не оставляем никаких шансов интеллектуальному иждивенчеству, которое процветает во многих российских вузах, когда студенту не только преподносят готовые истины на тарелочке с голубой каемочкой, но и жуют за него. Нашему «студенту» приходится и потеть, и кровавые мозоли набивать. Не хватает двадцати четырех часов в сутках — вставай на час раньше.
Но самое главное, чему должен у нас научиться человек, — это мыслить. Тиражирование Шварценеггеров — не наша задача. Конечно, и охранник, и контртеррорист должны быть мужиками крепкими, но одного несокрушимого здоровья мало. Допустим, у нашего героя плечи шириной с трехстворчатый шкаф, смелости — как у дурака или психа, и силушкой ни Бог, ни тренер не обделили — может лом бабочкой завязать, и пятерых раскидать для него — плевое дело. Но ведь для этого ему нужно вступить с ними в непосредственный физический контакт. А до того любой дохляк с пистолетом такого амбала одним пальцем превратит в недвижимость. Вспомните покушение на принца Чарльза. Недостатка в телохранителях у него не было, на матчи нашей футбольной сборной болельщиков меньше приходит. Однако нападавший на него террорист успел выстрелить три раза, прежде чем к нему подоспели бугаи-охранники. Счастье принца, что на него напал ненормальный со стартовым пистолетом, а то бы он значительно опередил свою несчастную супругу.
Телохранитель должен защищать, а не демонстрировать мышцы и преданность. А эффективность защиты зависит, в первую очередь, от ее продуманности, проработки всех возможных вариантов нападения, от степени владения информацией. А иначе и целый полк охраны не поможет, как это было, например, в случае с Джоном Кеннеди.
— Работа, о которой мы сейчас ведем речь, не может не сказываться на здоровье человека, на его мировоззрении, на взаимоотношениях с окружающими. Существует ли какая-либо система реабилитации таких специалистов?
— Так называемых профзаболеваний и немедицинских приложений к профессии — целый букет. В первую очередь, это травмы и ранения. Во-вторых, скажем прямо, работенка нервная, а отсюда и сопутствующие эмоциональные срывы, логично переходящие в психические расстройства, заболевания сердечно-сосудистой системы. Зачастую нерегулярное питание, необходимость длительного сдерживания отправления физиологических потребностей приводят к нарушению деятельности желез внутренней секреции, функций внутренних органов, к язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки, колитам и прочим аномалиям.
Многие люди тяжело переживают результат своей стрельбы на поражение. Зная, что убит преступник, они терзаются тем, что погиб человек. Эта внутренняя моральная борьба тоже не проходит бесследно.
Случается и такое, что у контртеррориста появляется «вкус крови». Он стремится всякое столкновение со своими визави завершить выстрелом на поражение. Это становится для него способом самоутверждения. Такая аномалия выявляется лишь на поздних стадиях, и ее обладателя трудно распознать. Довольно часто контртеррористы становятся заложниками своей профессии, на все вокруг они начинают смотреть через призму профессии. Вот вам иллюстрация. Одному сотруднику спецподразделения, выполнившему трудное и опасное задание, в порядке реабилитации устроили семейную туристическую поездку во Францию. Когда он вернулся, я его спросил о впечатлениях. Он говорит: «Жена и дети в восторге». А сам-то, спрашиваю. Тут он мне и выдает: «У меня, Борисыч, наверно, профессиональная шизуха. В Центр Помпиду нас привели, мои ходят, картины и скульптуры рассматривают, а я первым делом увидел, что в зале все потолочные перекрытия на одну колонну опираются. Это ж подарок для террористов: полкило взрывчатки — и прекрасное, доброе, вечное окажется не таким уж и вечным. Жалко ж, черт возьми!»
Что касается взаимоотношений с окружающими, то тут могут возникнуть очень серьезные проблемы. Например, от семьи эта профессия потребует полного подчинения тому ритму и тем правилам, по которым живет контртеррорист. Это не каждому по плечу.
— Но судя по приведенному вами примеру, некая система реабилитации все же существует.
— Да в том-то все и дело, что это не система, а лишь эпизодические явления, зависящие порой от доброго дяди. А «дядя» сегодня добрый, а завтра не с той ноги встанет. Вот и получается: как только мавр сделал свое дело, мавр остается один на один со своими болячками и проблемами. Государство его выжало, как лимон, и выбросило. Не случайно в России сотрудникам правоохранительных органов зачастую приходится бороться со своими же бывшими сослуживцами. Конечно, найдутся желающие предъявить им моральные претензии, дескать, тоже мне правозащитники, предатели и так далее. Но ведь истина стара как мир: от добра добра не ищут. А когда детей нечем кормить, не на что обуть-одеть, когда лекарства не по карману, когда твоя тридцатилетняя жена, намыкавшаяся по баракам и коммуналкам, плачет от зависти, видя в телевизоре пятидесятилетнюю француженку-манекенщицу, тут уж любого моралиста с его упреками пошлешь подальше, тем более что подобные борцы за идею чаще всего используют ее как дойную корову.
— Проблема трудоустройства кадров, получивших во время службы специальную подготовку, актуальна и для внутренних войск, как, впрочем, и для других силовых ведомств...
— Эта проблема вообще не ведомственная. Решать ее надо в общегосударственном масштабе. И нечего тут изобретать велосипед. Существует богатый отечественный (с советских времен) и зарубежный опыт. О нем я уже говорил. Добавлю только, что во многих странах бывший специалист наряду с получаемыми от государства благами в случае нарушения закона несет гораздо большую юридическую ответственность, чем рядовой обыватель.
— Мы несколько увлеклись обсуждением профессии контртеррориста и различных аспектов, с нею связанных, а хотелось бы наших читателей поближе познакомить с вами лично. Как случилось, что вы стали специалистом в области спецподготовки?
— С шести лет я серьезно занимаюсь восточными единоборствами, на сегодня имею 8-й дан по джиу-джитсу и кобудо. В свое время меня заметили и предложили применить мои знания и навыки с гораздо более высоким коэффициентом полезного действия. Считайте, что сделал себе карьеру на рукоприкладстве.
— А медицинскую практику отложили до востребования?
— В широком смысле — да. Но медицинское образование и сегодня мне немало помогает. Я ведь специализировался в мануальной терапии и иглоукалывании, в анестезиологии и реанимации. Когда знаешь, как нажатием пальца поставить человека на ноги, можешь аналогичным образом и с ног его свалить.
— А как же клятва Гиппократа с ее постулатом «не навреди»?
— По Гиппократу — врачуя, не навреди. А в боевой ситуации, когда либо ты, либо тебя, место Гиппократа в обозе с ранеными.
— Давайте проясним еще один момент: вы — гражданин России, а офицер...
— Хотите спросить: на кого работаешь?
— Думаю, что, как и дед, верны Отечеству. Вопрос в другом. Мне непонятен ваш статус.
— Все очень просто: я не состою на службе ни в одной государственной организации, а являюсь представителем аккредитованной международной структуры. Что касается патриотизма, тут вы правы: благо Отечества — прежде всего.
— Вы обучаете специалистов охраны правопорядка как в России, так и за рубежом, и кто же лучше подготовлен?
— Тут однозначно ответить невозможно. Возьмем для сравнения два подразделения по сто человек в каждом и оценим их боевое мастерство, допустим, по двадцатибалльной шкале. Так вот, в зарубежном окажется примерно 60 — 70 бойцов, подготовленных на 8 — 10 баллов, у нас же таких «середнячков» наберется до 40. Зато наши пятнадцать парней потянут баллов на семнадцать, а у коллег таких — не больше трех.
— Выходит, по терминологии старателей, у нас на тонну песка гораздо больше самородков — месторождение богаче?
— Вот именно. Только у них и песочек в дело идет, а у нас зачастую самородками гвозди забивают. Многие отечественные специалисты владеют такими методиками подготовки, за которые на Западе платят баснословные деньги, в России же они нередко влачат жалкое существование, держась на голом энтузиазме. Обидно и за них, и за Россию. Как был Левша нищим, так по сей день и пробавляется кустарщиной, загибаясь в безвестности. И преподавать-то порой едут к нам далеко не самые умные, талантливые и предприимчивые, а просто ушлые. Зачастую наши мастера, которые на голову выше своих закордонных «благодетелей», идут к ним на поклон и продаются за нитку бус и яркие шмотки. Помните Гоголя: нигде ни одна спина не сгибается так низко при звуке иностранной речи, как в России. Горько сознавать правоту классика, как и то, что свои чиновники спеца ни в грош не ставят. Со мной на Запад иногда выезжают российские офицеры. Кто они здесь? Подай-принеси, кругом — шагом марш! Там же седые полковники слушают их, разинув рты, усердно конспектируют, спрашивают: «Господин Иванов, как вы думаете...» А дома, увы, некоторым начальникам Иванова лучше, если он вообще не думает. Преданность и безропотность к высшим добродетелям отнесены — дичь какая-то. И начальству выгодно, чтобы Иванов не знал себе цену, а то еще голос супротив подаст. Мне, наоборот, интересен такой человек, который в чем-то со мной не согласен. Аргументированное сомнение и несогласие — признаки самостоятельности мышления. Беда в том, что вся наша система обучения долгие годы отучала людей от инициативы и творчества, насилуя и мысль, и волю авторитетами, за оспаривание которых можно было жестоко поплатиться. Вот и расплодили интеллектуальное иждивенчество и нравственный инфантилизм. Нужен пример? Пожалуйста. Генерал Алексеев, бывший начальник Академии МВД, читал лекции в Германии и, вернувшись домой, признал, что немецкую систему обучения у нас в полном объеме внедрить нельзя, хотя она прогрессивней нашей. Загвоздка в том, что у них большинство экзаменов сдаются письменно, а списывать не принято. Для них это унизительно и, главное, бесперспективно. Ну обманет он экзаменатора, а в деле потом «проколется», жизнью расплатится. А наш перекатает конспект — и хоть трава не расти. Ведь многие учатся не ради знаний, а ради бумажки.
— Нет ли в ваших рассуждениях противоречия: как же наши спецы при липовом образовании могут быть лучше подготовлены?
— Да никаких противоречий! Просто талант и упорство соотечественников пробивают себе дорогу даже в ущербных условиях развращающей среды. Самородок, он и в болоте самородок. И не секрет, что самое лучшее в нашем обществе, чем оно сегодня по праву гордится, выжило и проявилось не благодаря, а вопреки.
— Ну и как же вы в таком незрелом обществе пропагандируете и прививаете, например, культуру восточных единоборств?
— Именно культуру, ибо восточные единоборства предполагают обогащение человека знаниями этики, эстетики, философии, развитие в нем культуры духа, а не только мышц и реакции. Без этого нельзя стать мастером. А если не ставить перед собой такой цели, довольствоваться полузнаниями, полуумением, то нечего и за дело браться. Это справедливо для любой сферы приложения сил, ну а в нашей дилетантизм головы может стоить.
— Как в Европе восприняли появление россиянина на посту президента Международного союза боевых искусств?
— В штыки. Одни демонстративно не замечали меня, другие писали пасквильные письма во все инстанции, а третьи не мудрствуя лукаво предложили выяснить отношения на кулаках.
— Это с мастером-то 8-го дана?
— Ну там тоже не пацаны из подворотни. Да и не во мне дело. В то время не приняли бы любого россиянина. Они ведь поднялись против того, что Россия, по их мнению, лапотная, варварская, погрязшая в пьянстве, выходит на мировую арену. Великодержавная спесь присуща не только политикам. Но у них ничего не вышло. Правда, первое время на спортивных аренах мира тогда еще советские единоборцы-восточники появлялись не часто. Дело в том, что в СССР было наложено табу на восточные виды борьбы. Их заклеймили как чуждые советскому спорту, культивирующие насилие и садизм. Словом, подошли с позиций идеологии (так в свое время было с генетикой и кибернетикой, на которые навесили ярлыки продажных девок империализма). В дореволюционной России офицеры жандармского корпуса и императорской гвардии изучали джиу-джитсу весьма основательно.
И в застойные годы у нас вопреки официальной позиции спортивного чиновничества все же существовали школы восточных единоборств, и готовили они очень даже неплохих спортсменов, но за границей к ним относились, как к быкам на корриде: все жаждали их крови и считали, что дикарь из России рад потешить публику за гроши. Как-то в Бельгии наш спортсмен уже во втором раунде нокаутировал экс-чемпиона Европы. А в результате победитель получил 500 марок, а побежденный — 5000 долларов.
Но мириться с ролью мальчиков для битья мы не собирались. И сегодня российские единоборцы уравнены в правах со всеми остальными. Надеюсь, что в этом есть и моя заслуга.

Беседовал Борис БУЛГАКОВ
Фото автора
http://www.bratishka.ru/archiv/1999/3/1999_3_2.php