Опять у Вас полная каша в голове, тов. Лившиц. При Сталине и его хозяевах-фальшивомонетчиках из лондонского Сити и нью-йоркской Ваал Стрит, дрессированные големы-совочки («советские люди») жили не «как скоты», а гораздо хуже, чем скоты.

Потому что дикие животные, по крайней мере, свободны, а домашних животных, как-никак, хорошо кормят рачительные хозяева. И в этом их огромное преимущество, по сравнению с советскими людьми, которые были полностью лишены и свободы, и крова над головой, и полноценного питания, и пищи духовной, и понимания, что, собственно, происходит со страной.

Кроме того, скотов, когда они оказываются во власти людей, а не талмудических психопатов, никогда не убивают садистски, ради собственной забавы и подкормки бесов, ради разыгрывания, прямо скажем, идиотских мессианских египетских и вавилонских мистерий. А советских людей приносили в жертву миллионами, без всякой жалости и сострадания, и они погибали в неимоверных мучениях.

А убивали их Ваши хозяева, тов. Лившиц, среди всего прочего, еще и ради создания нынешнего коррупционного и свинского режима египетского крокодила РФ.

Нет, и не может быть никакого сравнения между качеством жизни советских людей (до сих пор пребывающих в безнадежном рабстве у талмудических фальшивомонетчиков и каббалистических наркодилеров) и качеством жизни скотов.

И если Вы полагаете, что сейчас жизнь советских людей хоть как-то улучшилась, то Вы снова заблуждаетесь, тов. Лившиц. Потому что сейчас уровень мракобесия талмудистов и каббалистов у власти только возрос. Как и возросли их мессианские аппетиты, и ненависть к собственным големам, и желание потрафить бесам.

Нынешняя катастрофа есть прямое следствие великой октябрьской гендерной революции, есть неизбежное печальное последствие преступных деяний Ваших предков и Ваших идейных предшественников, тов. Лившиц. 

Одним из Ваших предшественников-близнецов, несомненно, был опричник ГУЛАГа тов. Видеман, чей образ был сохранен для истории великим русским писателем Иваном Лукьяновичем Солоневичем. Прошу Вас ознакомиться с творческим портретом Вашего великого предшественника.

И.Л. Солоневич «Россия в концлагере»

Начальство

Я иду разыскивать начальника колонии и к крайнему своему неудовольствию узнаю, что этим начальником является т. Видеман, переброшенный сюда из ликвидированного подпорожского отделения ББК.

Там, в Подпорожьи, я не без успеха старался с тов. Видеманом никакого дела не иметь. Видеман принадлежал к числу начинающих преуспевать советских администраторов и переживал свои первые и наиболее бурные припадки административного восторга. Административный же восторг в условиях лагерной жизни подобен той
пушке, сорвавшейся в бурю с привязи и тупо мечущейся по палубе фрегата, которую описывает Виктор Гюго.

Видеман не только мог цапнуть человека за икру, как это, скажем, делал Стародубцев, он мог цапнуть человека и за горло, как могли, например, Якименко и Успенский. Но он еще не понимал, как понимали и Якименко и Успенский, что цапать зря не стоит и не выгодно.

Эта возможность была для Видемана еще относительно нова, ощущение чужого горла в своих зубах еще, вероятно, волновало его. А может быть, просто тренировка административных челюстей.

Все эти соображения могли бы служить некоторым психологическим объяснением административного характера тов. Видемана, но с моей стороны было бы неискренностью утверждать, что меня тянуло к встрече с ним. Я ругательски ругал себя, что не спрося броду, сунулся в эту колонию. Правда, откуда же мне могло придти в голову, что здесь я встречусь с т. Видеманом.

Правда и то, что в моем сегодняшнем положении я теоретически был за пределами досягаемости административной хватки тов. Видемана; за всякие поползновения по моему адресу его Успенский по головке не погладил бы. Но за всем этим оставались какие-то «но». О моих делах и отношениях с Успенским Видеман и понятия не имеет, и если бы я стал рассказывать ему, как мы с Успенским в голом виде пили коньяк на водной станции, Видеман бы счел меня за неслыханного враля.

Дальше. Медгора далеко. В колонии Видеман полный хозяин, как некий феодальный вассал, имеющий в своем распоряжении свои собственные подземелья и погреба для консервирования в оных не потрафивших ему дядей. А мне до побега осталось меньше месяца. Как-то выходит нехорошо.

Конечно, схватить меня за горло Видеману как будто нет решительно никакого ни повода; ни расчета, но в том то и дело, что он это может сделать решительно без всякого повода и расчета, просто от избытка власти, от того, что у него, так сказать, административно чешутся зубы.

Вам, вероятно, известно ощущение, когда очень зубастый, но еще весьма плохо дисциплинированный пес, рыча, обнюхивает вашу икру. Может быть и нет, а может быть и цапнет. Если цапнет, хозяин его вздует, но вашей-то икре какое от этого утешение?

В Подпорожьи люди от Видемана летели клочьями во все стороны, кто на БАМ, кто в Шизо, кто на Лесную Речку. Я избрал себе сравнительно благую часть, старался обходить Видемана из дали. Моим единственным личным столкновением с ним я обязан был Надежде Константиновне.

Видеман в какой-то бумажке употребил термин «предговорение». Он видимо находился в сравнительно сытом настроении духа, и Надежда Константиновна рискнула вступить в некую лингвистическую дискуссию: такого де слова в русском языке нет. Видеман сказал: есть. Надежда Константиновна сдуру сказала, что вот у нее работает некий писатель, сиречь я, у него де можно спросить, как у специалиста. Я был вызван в качестве эксперта.

Видеман сидел развалившись в кресле и рычал вполне добродушно. Вопрос же был поставлен, так сказать, дипломатически:

— Так что ж, по-вашему, такого слова, как предговорение, в русском языке нет?
— Нет, — сглупил я.
— А по-моему есть! — заорал Видеман. — А еще писатель! Убирайся вон! Таких не даром сюда сажают.

Нет, Бог уж с ним, с Видеманом, с лингвистикой, русским языком и с прочими дискуссионными проблемами. Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и с оными нечестивыми не дискуссирует. А тут дискуссировать, видимо, придется.

С одной стороны, конечно, житья моего в советской райской долине или житья моего вообще, оставалось меньше месяца и черта ли мне ввязываться в дискуссию, которая этот месяц может растянуть на годы.

А с другой стороны, старый, откормленный всякой буржуазной культурой интеллигентский червяк сосет где-то под ложечкой и талдычит о том, что не могу же я уехать из этой вонючей, вымощенной преисподними булыжниками цинготной дыры и не сделать ничего, чтобы убрать из этой дыры четыре тысячи заживо погребенных в ней ребят. Ведь это же дети, черт возьми.

Правда, они воры, в чем я через час убедился еще один, совершенно лишний для меня раз, правда, они
алкоголики, жулики, кандидаты в профессиональные преступники, но ведь это все-таки дети, черт побери. Разве они виноваты в том, что революция расстреляла их отцов, уморила голодом их матерей, выбросила их на улицу, где им оставалось или умирать с голоду, как умерли миллионы их братьев и сестер, или идти воровать.

Разве этого всего не могло быть с моим сыном, например, если бы в свое время не подвернулся Шпигель, и из одесской тюрьмы мы с женой не выскочили бы живьем? Разве они, эти дети, виноваты в том, что партия проводит коллективизацию деревни, что партия объявила беспризорность ликвидированной, что на семнадцатом году существования социалистического рая их решили убрать куда-нибудь подальше от посторонних глаз. Вот и убрали. Убрали на эту чертову кучу, в приполярные трясины, в цингу, туберкулез.

Я представил себе бесконечные полярные ночи над этими оплетенными колючей проволокой бараками и стало жутко. Да, здесь-то уж эту беспризорность ликвидируют в корне. Сюда-то уж мистера Бернарда Шоу не повезут.
Я чувствую, что червяк одолевает, и что дискуссировать придется.

***

Ничего Вы не знаете, тов. Лившиц, кроме того, что написано в вавилонском талмуде. А в талмуде написана только ложь, пропаганда педофилии, ультрафашистские инструкции и всякие нелепые байки. Поэтому талмуд у Вас следует отобрать – он для Вас главный источник дезинформации, неврастении, психопатии, умственной и нравственной порчи.

Забудьте уже про евреев, никакого отношения к ним Вы не имеете. Вы обыкновенный вавилонский сатанист, - евреи таких сразу брали на ножи, без разговоров. Очень жаль, что их уже нет на планете.  Иногда, знаете ли, появляется желание всплакнуть над евреями.

Не знаю, может быть, для вавилонских мистиков, для теневиков, цеховиков, деток номенклатуры и киппур-каппаросных сплавщиков было лучшее в мире детство, а для гойских детей хорошего было мало. Не скажу, что не было совсем, но объективно немного было хорошего, только жалкие остатки и отголоски от еще дореволюционных времен. Главный же ужас заключался в миллионах трупов в шкафах, только и ждущих своего часа, чтобы обрушиться совочкам на головы. Это трупы умученных вами невинных русских и советских людей, тов. Лившиц. И лично Вам за эти трупы еще только предстоит ответить.

О том, какую юность Ваши хозяева-работорговцы создали для русских детей в СССР-Египте-Мицраиме, прекрасно рассказал в своей книге «Россия в концлагере» великий русский писатель И.Л. Солоневич. (Читать надо с ясным сознанием того, что Египетский крокодил РФ - это новый этап дегенерации все того же режима, запланированный каббалистами задолго до великой октябрьской гендерной революции.)

БЕСПРИЗОРНЫЕ БУДНИ

Солнечное утро как-то скрашивает всю безотрадность этой затерянной в болотах каменной гряды, угрюмость серых бараков, бледность и истасканность голодных ребячьих лиц.

В качестве чичероне ко мне приставлен малый лет 35-ти со странной фамилией Ченикал, сухой, подвижной, жилистый, с какими-то волчьими ухватками — один из старших воспитателей колонии. Был
когда-то каким-то красным партизанским командиром, потом служил в войсках ГПУ, потом где-то в милиции и попал сюда на 5 лет за «превышение властей», как он выражался. В чем именно превысил он эти
«власти», я так и не узнал, вероятно, какое-нибудь бессудное убийство. Сейчас он — начальник самоохраны.

Самоохрана — это человек 300 ребят, специально подобранных и натасканных для роли местной полиции или точнее местного ГПУ. Они живут в лучшем бараке, получают лучшее питание, на рукавах и на груди у них нашиты красные звезды. Они занимаются сыском, облавами, обысками, арестами, несут при ВОХРе вспомогательную службу по охране лагеря. Остальная ребячья масса ненавидит их лютой ненавистью.

По лагерю они ходят только патрулями. Чуть отобьется какой-нибудь, ему сейчас же или голову камнем проломают или ножом кишки выпустят.

Недели две тому назад один из самоохранников Ченикала исчез, и его нашли повешенным. Убийц так и не доискались. Отряд Ченикала, взятый в целом, теряет таким образом 5-6 человек в месяц.

Обходим бараки, тесные, грязные, вшивые. Колония была насчитана на две тысячи, сейчас уже больше 4-х тысяч, а ленинградское ГПУ все шлет и шлет новые «подкрепления». Сегодня ждут новую партию человек 250. Ченикал озабочен вопросом, куда их деть. Нары в бараках в два этажа. Придется надстроить третий. Тогда в бараках окончательно нечем будет дышать.

Завклуб был прав: ребятам действительно делать совершенно нечего. Они целыми днями режутся в свои азартные игры и так как проигрывать, кроме птюшек нечего, то они их и проигрывают, а проиграв наличность, режутся дальше в кредит, на будущие птюшки. А когда птюшка проиграна на 2-3 недели вперед и есть кроме того пойла, что дают в столовой, нечего, ребята бегут.

— Да куда же здесь бежать?

Бегут, оказывается, весьма разнообразными путями. Переплывают через канал и выходят на Мурманскую железную дорогу. Там их ловит железнодорожный ВОХР. Ловит, впрочем, немного, меньше половины. Другая половина не то ухитряется пробраться на юг, не то гибнет в болотах. Кое-кто пытается идти на восток, на Вологду. О их судьбах Ченикал не знает ничего.

В конце зимы группа человек 30 пыталась пробраться на юг по льду Онежского озера. Буря оторвала кусок льда, на котором находились беглецы. Ребята больше недели находились на плавучей и начинающей таять льдине. Восемь человек утонуло, одного съели товарищи, остальных спасли рыбаки.

Ченикал таскает особой мешочек с содой: почти все ребята страдают не то изжогой, не то катаром. ББКовской пищи не выдерживают даже беспризорные желудки, а они-то уж видали виды. Сода играет
поощрительно-воспитательную роль — за хорошее поведение соду дают, за плохое не дают. Впрочем, соды так же мало, как и хорошего поведения. Ребята крутятся около Ченикала, делают страдальческие лица, хватаются за животы и скулят. Вслед нам несется изысканный мат тех, кому в соде было отказано.

Житье Ченикала тоже не Масленица. С одной стороны — административные восторги Видемана, с другой — нож беспризорников, с третьей — ни дня, ни ночи отдыха. В бараках то и дело вспыхивают то кровавые потасовки, то бессмысленные истерические бунты, кое-кого и расстреливать приходится, конфиденциально поясняет Ченикал.

Особенно тяжело было в конце зимы, в начале весны, когда от цинги в один месяц вымерло около семисот человек. А остальные на стенку лезли: все равно помирать. «А почему же не организовали ни
школ, ни мастерских?» «Да все прорабатывается этот вопрос». «Сколько же времени он прорабатывается?» «Да вот, как колонию обосновали — года два».

От рассказов Ченикала, от барачной вони, от вида ребят, кучами сидящих на нарах и щелкающих вшей, становится тошно. В лагерной черте решительно ничего физкультурного организовать нельзя: нет
буквально ни одного метра не заваленной камнями площади. Я отправляюсь на разведку вокруг лагеря, нет ли поблизости чего-нибудь подходящего для спортивной площадки.

Лагерь прочно оплетен колючей проволокой. У выхода стоит патруль из трех ВОХРовцев и трех самоохранников, это вам не Болшево и даже не Медгора...

***

Уважаемый Сорняк, наверняка тов. Лившиц мечтает о месте в воровской и работорговой талмудической иерархии никак не ниже начальника колонны. Примерно на уровне тов. Левина в концлагере ББК. Давайте снова обратимся к бессмертному произведению Ивана Лукьяновича Солоневича "Россия в концлагере".

...А вот вам случай не гипотетический.

Я прохожу по коридору отделения и слышу грохочущий мат Поккална и жалкий лепет оправдания из уст т. Левина, моего начальника колонны. Мне ничего не нужно у Поккална, но мне нужно произвести должное впечатление на Левина.

Поэтому я вхожу в кабинет Поккална, конечно без доклада и без очереди, бережно обхожу вытянувшегося в струнку Левина, плотно усаживаюсь в кресло у стола Поккална, закидываю ногу за ногу и осматриваю Левина сочувственно покровительственным взглядом: и как это тебя, братец, так угораздило...

Теперь несколько разъяснений.

Я живу в бараке номер 15, и надо мной в бараке существует начальство — статистик, староста барака и двое дневальных, не говоря о выборном начальстве, вроде, например, уполномоченного по борьбе с прогулами, тройки по борьбе с побегами, тройки по соревнованию и ударничеству и прочее. Я между всем этим начальством, как лист, крутимый бурей.

Дневальный, например, может поинтересоваться: почему я, уезжая в двухдневную командировку, уношу особой двухпудовый рюкзак и даже поковыряться в нем. Вы понимаете, какие будут последствия, если он поковыряется! Тройка по борьбе с побегами может в любой момент учинить мне обыск.

Староста барака может погнать меня на какое-либо особо неудобное дежурство, на какой-нибудь субботник по чистке отхожих мест, может подложить мне всяческую свинью по административной линии.

Начальник колонны может погнать на общие работы, может пересадить меня в какой-нибудь особо дырявый и уголовный барак, перевести куда-нибудь моего сына, зачислить меня в филоны или в антиобщественные и антисоветский элементы и вообще проложить мне прямую дорожку на Лесную Речку.

Над начальником колонны стоит начальник Урча, который с начальником колонны может сделать больше, чем начальник колонны со мной, а обо мне уж и говорить нечего... Я возношусь мысленно выше и вижу монументальную фигуру начальника лагпункта, который и меня и Левина просто в порошок стереть может. Еще дальше — начальник отделения, при имени которого прилипает язык к горлу лагерника...

Говоря короче, начальство до начальника колонны — это крупные неприятности, до начальника лагпункта — это возможность погребения заживо в каком-нибудь морсплаве, Лесной Речке, Поповом острове, девятнадцатом квартал.

Начальник отделения — это уже право жизни и смерти. Это уже право на расстрел.

И все это начальство мне нужно обойти и обставить. И это при том условии, что по линии чисто административной я был у ног не только Поккална, но и Левина, а по линии блата — черт меня разберет. Я через головы всего этого сногсшибательного начальства имею хождение непосредственно к самому Успенскому, одно имя которого вгоняет в пот начальника лагпункта. И разве начальник лагпункта, начальник Урча, начальник колонны могут предусмотреть, что я там брякну насчет воровства, пьянства, начальственных процентных сборов с лагерных проституток, приписки мертвых душ к лагерным столовкам и много, очень много другого?

И вот, я сижу, болтая ногой, покуривая папиросу и глядя на то, как на лбу Левина уже выступили капельки пота. Поккалн спохватывается, что мат ведь официально не одобрен, слегка осекается и говорит мне, как бы извиняясь:

— Ну вот, видите, тов. Солоневич, что с этим народом поделаешь?
Я сочувственно пожимаю плечами.
— Ну, конечно, тов. Поккалн. Что поделаешь? Вопрос кадров. Мы все этим болеем.
— Ступайте вон, — говорит Поккалн Левину.

***

То, что Вы не верите в маленьких големов-совочков, созданных на информационной базе талмуда и каббалы, это очень правильно. И даже очень приятно слышать, тов. Лившиц.

Однако должен Вам заметить, что вовсе не обязательно было Вам и Вашим хозяевам (мистикам, работорговцам, наркодилерам и фальшивомонетчикам) проводить три русских холокоста и уничтожать культурное наследие человечества последних двух тысяч лет, для того, чтобы это выяснить. Это было очевидно для каждого разумного человека после хотя бы самого беглого ознакомления с вашей информационной базой.

Ничего хорошего и не могло получиться. И не получится никогда.

Поэтому позвольте Вам порекомендовать, прежде всего, отбросить всякую доверчивость в отношении вашей вавилонской инф. инструкции. И чем скорее, тем лучше.

Что-то я не понял, тов. Лившиц, что это за "ваши люди - обитатели тюрем". Может быть, Вы имеете в виду вот это видео, где сначала берут Вас, а потом - бакинскую курочку?

Так это чисто постановочное - талмудическая система имитирует борьбу с самой собой. Если бы "ваших людей" на самом деле взяли и посадили, вся страна вздохнула бы с облегчением. Однако, к сожалению, рассчитывать на это не приходится. Ибо вы - слабоумные холуи на службе у полностью сумасшедших - заполонили собой все структуры власти. Вы везде, и повсюду, где вы есть, вы послушно исполняете талмудическую инф. инструкцию.